Интервью Главного исполнительного директора ПАО «НК «Роснефть» Игоря Сечина телеканалу «Россия 24»

— Игорь Иванович, здравствуйте.

— Здравствуйте.

— В первую очередь предлагаю подвести итоги Санкт-Петербургского экономического форума, вы там подписали соглашения с партнерами из Индии, Вьетнама. Какие из них, на ваш взгляд, являются наиболее важными и перспективными для Компании?

— Для нашей Компании участвовать в Петербургском экономическом форуме, который проводится под эгидой Президента, — это большая честь. Мы, безусловно, готовились к этому форуму, работали с нашими партнерами. И я рад, что нам удалось поддержать и Президента, и страну в тех наших документах, которые мы подписали и которые создают условия для стабильной работы, и для развития ряда наших проектов на перспективу. В целом, надо сказать, что сделанные оценки, конечно, являются предварительными, и далеко выходят за рамки тех расчетов, которые были озвучены на форуме. Только наша Компания подписала в общем объеме документов примерно на 44-45 миллиардов долларов.

— Колоссальные суммы!

— Это большая сумма, но она отражает тот объем работы, которую мы проводим. И это, безусловно, выходит за рамки тех расчетов, которые были сделаны организаторами форума. Я слышал, они назвали цифру где-то чуть выше триллиона рублей. Только наша Компания этими документами обеспечила развитие новых проектов до 3 триллионов рублей. Поэтому здесь не надо скромничать, а надо объективно подвести итоги и поддерживать ту работу, которая проведена и под которой подведена основа. Но говорить о том, какие документы были самые важные… Для нас, безусловно, все были важные, иначе мы бы не занимались этой работой. Это и соглашения с нашими регионами, где мы осуществляем нашу деятельность в стране и по нефтепродуктораспределению, по организации новых проектов. Вы знаете, мы очень много занимаемся сейчас работой по импортозамещению, развиваем целый ряд новых предприятий и по созданию морской подводной арматуры, по верфям, как известно. Сейчас вот договорились — вместе с «Ростехнологиями» будем локализовывать морской вертолет, разработанный итальянской компанией Finmeccanica. Кроме того, нам удалось подписать ряд перспективных проектов с индийскими партнерами — речь идет о вхождении наших индийских партнеров в добычные проекты. По сути, в перспективе, безусловно, надо говорить о том, что наши совместные намерения — это реализовать замысел, озвученный Президентом Российской Федерации Владимиром Владимировичем Путиным и премьер-министром Индии господином Моди, по созданию энергомоста между нашими странами, который будет носить интегральный характер, с участием в добыче, в транспортных проектах, в переработке и нефтепродуктораспределении на территории растущих рынков, в частности, в Индии. Мы также рады, что нам удается сохранять наши позиции и на рынках традиционных, прежде всего европейском, и на этом саммите мы также подписали ряд документов об увеличении поставок в адрес наших партнеров PKN Orlen и в Польшу, и в Чехию. Здесь, несмотря на некоторый ажиотаж, наша позиция, мы считаем, достаточно стабильная, потому что мы связаны с этими потребителями инфраструктурой, есть магистральный нефтепровод «Южная дружба», «Северная дружба», которые, безусловно, создают для нас конкурентные преимущества. Сложнее, скорее, с развитием проектов в Азиатско-Тихоокеанском регионе — здесь мы сталкиваемся с более активной конкуренцией, и это подчас новые для нас рынки. Поэтому то, что нам удалось подписать с Индией, я, безусловно, отметил бы в одном из первых рядов. Немаловажным и крайне важным стратегически для нас является контракт, подписанный с компанией PetroVietnam, он подразумевает на весь объем действия контракта поставку 96 миллионов тонн нефти. Это огромный контракт. Один этот контракт, собственно, — это уже в полном объеме в текущих ценах, а если мы будем корректировать их в перспективе на рост, он будет превышать тот объем, который мы сейчас называем. Сейчас это уже порядка 36 миллиардов долларов. Поэтому я и сказал, что первоначальные оценки организаторов выглядят достаточно скромными. Мы продолжаем технологическое сотрудничество, об этом говорят наши договоренности с европейскими судоверфями, которые входят в наши проекты на Дальнем Востоке, и целый ряд других документов, которые мы подписали. Как я сказал, мы их все считаем очень важными.

— Также вы подписали соглашение о продаже доли в «Ванкорнефти» — более 20 процентов. Можете рассказать, какая была сумма сделки? СМИ упоминали сумму более чем в 2 миллиарда долларов?

— Это правда. Действительно так. Нам удалось убедить партнеров в том, что фундаментальная стоимость добычных проектов не зависит от текущей конъюнктуры, и даже улучшить первоначальное предложение, за что я хотел бы поблагодарить наших партнеров, которые нам верят и которые понимают ценность нашей ресурсной базы и имеют теперь возможность участвовать в нашей работе. И они убеждены, что вся эта работа в дальнейшем будет направлена в том числе на обеспечение энергобезопасности Индии. Так и есть. Поэтому это очень хороший проект. То, что индийские партнеры наращивают свою долю в капитале «Ванкорнефти», позволяет нам в свою очередь принять решение по развитию Восточно-Сибирского кластера. Мы будем развивать добычу в этом регионе и реализовывать новые проекты.

— Но в ближайшее время новых партнеров в этот проект вы уже не будете принимать? Нет таких планов?

— Можно делать по-разному. Общепринятая мировая практика — безусловно, это участие партнеров, особенно в новых добычных проектах, что позволяет минимизировать собственные затраты на реализацию этих проектов, повышает их устойчивость к рыночной волатильности. Поэтому мы не видим ничего страшного в том, что мы реализуем достаточно много совместных проектов с различными партнерами.

— Также в рамках форума прошел саммит энергокомпаний — помимо вас там принимали участие ваши партнеры из стран Латинской Америки, в том числе Венесуэлы, из Индии, Вьетнама, также главы американской ExxonMobil, французской Total, итальянской Eni. Что получается — санкции бизнесу не помеха?

— Прежде всего я хотел бы поблагодарить наших партнеров. Их приезд — это свидетельство того, что мы ведем со всеми ними правильный разговор. Они участвуют в наших проектах, высоко ценят созданные условия для работы — прежде всего это относится к долгосрочности наших проектов, к доверию и к учету взаимных интересов. Вот это, мне кажется, три самые важные составляющие в работе с партнерами. И, безусловно, инвестиционные циклы нефтегазовой отрасли — они превышают любые политические циклы, и партнеры ориентируются прежде всего на экономическую целесообразность реализации и участия в этих проектах, вот это самое главное. Что мы им предлагаем? Мы предлагаем им прекрасную ресурсную базу, мы получаем технологии и используем те финансовые инструменты, которые есть в нашем распоряжении, в распоряжении наших партнеров. Но это и есть основные элементы реализации этих проектов. Я бы все-таки сказал, что высокая эффективность наших проектов — это главное, и созданные условия отношений доверительности — это и есть основная причина приезда всех наших партнеров, а не какие-то санкции. Компании нефтегазового сектора в последнее время в целом мире работают в условиях различных рисков. Санкции — это один из элементов таких рисков. Но мы вынуждены работать в этих условиях. А эффективность наших проектов — она и есть основная база для привлечения партнеров.

— Но ведь Госдепартамент рекомендовал своим компаниям не ехать в Питер, сегодня ЕС продлили санкции в отношении России. Может быть, это такой месседж в отношении бизнеса властям, то, что они не принимают санкции?

— Я вообще с сожалением отношусь к переносу санкций на корпоративный уровень. Компании не участвуют в принятии политических решений, и делать их ответственными за те или иные шаги политических деятелей, тем более, когда санкции выносятся абсолютно незаконно, как это было сделано в отношении нас. Мне кажется бесперспективным это обсуждать. Партнеры нас понимают, мы с ними работаем, и мы не хотим обострять эту ситуацию. Но то, что в этих условиях мы находим пути эффективной работы, мне кажется, подтверждает, что какие бы искусственные препятствия ни сочинялись, ни изобретались, мы будем находить возможность работы. Мы же не можем прекратить свою деятельность. Поэтому мы найдем адекватный ответ и будем работать и с уважением относиться к участникам всех наших проектов.

— Но, судя по всему, и инвесторы тоже не особо внимание обращают на санкции? Ведь «Роснефть» стала самой крупной по капитализации российской компанией в Лондоне? Как вы считаете, какие факторы могли на это повлиять?

— С начала года нам удалось поднять капитализацию Компании примерно на 36 процентов, что само по себе, конечно, является значимым показателем. Я думаю, что инвесторы принимают во внимание прежде всего эффективность работы компании, оценивают ее устойчивость как раз к тем факторам рисков, о которых мы с вами говорили, и видят наши действия. Мы реально являемся достаточно открытой Компанией для наших инвесторов, мы регулярно проводим встречи, информируем рынок, предоставляем свою отчетность по необходимым международным стандартам, и рынок относится к нам с доверием. Инвесторы учли те факторы, которые не учитывались, они видят наше стабильное финансовое положение. Мы за последний год в два раза снизили долговую нагрузку — вот это, мне кажется, самое важное. В настоящее время Компания работает в условиях, когда долг к EBITDA равен единице. Это очень комфортное финансово-экономическое состояние для любой компании, а для такой, как наша Компания, которая все же находится в санкциях, с определенными ограничениями, это является блестящим результатом. Рынок это оценивает.

— А привлекать новые заимствования в этом году вы планируете?

— Мы вообще много привлекаем, но привлекаем в основном в рамках проектного финансирования — для реализации тех проектов, которые имеют экономическую целесообразность для своего осуществления. Будем привлекать, конечно. Будем бурить, будем работать. В прошлом году мы пробурили 1800 скважин, в этом объем бурения у нас будет примерно такой же. Вы знаете, мы сейчас реализуем крупный проект поисково-разведочного бурения на магаданском шельфе, в Охотском море. Готовимся к бурению в Хатанге в следующем году, уже мобилизовали необходимую технику. Работы очень много.

— То есть работы на шельфе вы планируете продолжать?

— Конечно, будем продолжать.

— А можно ли ожидать перенос сроков начала добычи или геологоразведки по отдельным объектам?

— Конечно. В частности, мы сдвигаем на более ранние сроки ряд поисково-разведочных работ по нашим шельфовым проектам. Все остальные лицензии у нас находятся точно в графике лицензионных обязательств. А по ряду проектов, как я сказал, мы ускоряем эту работу.

— А на более поздние сроки переносить не планируете?

— Нас устраивают действующие лицензионные соглашения.

— А если говорить про добычу, то она по итогам этого года может как-то измениться, объем добычи?

— Мы работаем в этом направлении каждый день. Я думаю, что с учетом увеличения бурения мы дадим небольшой плюс к концу года по отношению к прошлому году.

— Недавно сократилась численность персонала центрального аппарата. А можно ли ожидать продолжения сокращения каких-то издержек, и если да, то по каким статьям?

— Мы завершили консолидацию по нашим вновь приобретенным активам — безусловно, это дает оптимизацию. И на определенном этапе это переструктурирование обрастает дополнительными штатными единицами, но потом наступает время, когда надо немножечко очиститься. Больше того, у нас сейчас вообще принято отчитываться по каждому году за оптимизацию затрат. И мы постоянно эту работу проводим. Это касается, безусловно, не только центрального аппарата, это переносится на наши дочерние предприятия, и точно так же и там постоянно проводятся работы по повышению эффективности. Наверное, достаточно сказать, что по итогам прошлого года мы вышли на себестоимость добычи нефти в 2,6 доллара за баррель, а в этом году еще больше снизили — примерно до 2,1. Это работа всего коллектива, применение новых технологий, качественная ресурсная база, стабильное финансирование — вот, мне кажется, в целом так Компания живет.

— По итогам прошлого года было принято решение выплатить 35 процентов чистой прибыли на дивиденды — эта цифра может в будущем измениться, и можно ли увеличивать или снижать объем дивидендов?

— Мы вообще по стандартам Компании выплачиваем 25 процентов, но мы учли постановку вопроса правительством о необходимости повышения дивидендных выплат и нашли соответствующие источники. Уровень выплат 35 процентов в этом году мы считаем для нас приемлемым, который не нарушает нашу инвестпрограмму. Будет ли правительство требовать от нас в следующем году — это вопрос не ко мне, вопрос к правительству. Если нам надо будет провести диалог по поводу сохранения влияния, скажем, этого уровня на инвестпрограмму, мы его проведем, и ничего драматичного мы в этом не видим. Мне представляется важным, наверное, для нас, чтобы такие универсальные подходы были распространены на всех участников рынка, а не только на нашу Компанию. Понятно, что и налоговая, и дивидендная нагрузка на нас достаточно большая, и наши аудиторы точно посчитали, что с каждого проданного барреля нефти мы платим в текущих ценах 25 долларов на баррель — как фискальное изъятие, как форма фискальных изъятий. Но мы, к сожалению, стали единственной такой компанией в нашей стране, и никто больше столько не платит. Для нас, конечно, это большая честь, но с учетом того, что налоговая нагрузка на Компанию является значительной, нам бы хотелось, чтобы не мы одни оказывали поддержку бюджету, а было обращено внимание на другие источники, и в том числе на рыночные компании, успешно работающие. Мне кажется, это было бы справедливым и поддержало бы и наш энтузиазм. И необходимо ставить вопрос об универсализации налогов в целом для нефтегазового сектора. Мы, конечно, задаем эти вопросы, но пока нет ответов. Недофинансирование отрасли может привести к возникновению тяжелого тренда на снижение эффективности ее работы. Мне кажется, если мы говорим о том, что все должны заплатить хотя бы 25 процентов чистой прибыли по МСФО, то все должны заплатить, а не придумывать 10 по РСБУ или 50 по РСБУ. Давайте все заплатим по одинаковому уровню этих дивидендных выплат. Мы не понимаем: сначала нам говорят — давайте платите, мы платим, а оказываемся одни. Мне бы не хотелось, чтобы у нас создавалось впечатление, что мы одни такие корректные. Все корректные, все успешные, все нормально работают, и, мне кажется, в условиях кризиса все должны с пониманием к этому относиться и сокращать издержки, особенно если издержки не сокращаются. Надо сокращать издержки и повышать свою эффективность для нашей страны. Хотелось бы, чтобы регулирующими органами занималась какая-то универсальная позиция в части эффективности для страны управления активами с госучастием.

— А что, на ваш взгляд, необходимо поменять в налоговой системе? Сейчас обсуждается налог на добавленный доход, налог на финансовый результат.

— Я не знаю, какой окончательный вариант будет выбран, но очевидно, что у Exxon, скажем, налоговая нагрузка — порядка 40-43 процентов, у нас она превышает 60, а в некоторых случаях, по некоторым проектам, доходит до 83. Поэтому и стоит Exxon 370 миллиардов долларов, потому что средства, которые они направляют на развитие, у него не изымаются, а у нас изымаются. Это связанные вещи — создание инвестиционного климата, создание нормального рынка и эффективный уровень налогообложения, который позволяет реализовывать проекты. Та же капитализация Компании напрямую от этого зависит. Допустим, много говорили о большом налоговом маневре. Он рассчитывался для цен в 100 долларов, но мы два года подряд имеем цены ниже 50. Но никакая корректировка же при этом не настала. И Министерство финансов само признает: да, мы считали до 100 долларов. Ну, а дальше что? Если 50 долларов, не 100, значит, надо принимать меры для корректировки этих подходов. Мы понимаем и проблемы с бюджетом, и, как я сказал, мы как раз активно участвуем и вносим свой вклад в решение этих проблем. Но все-таки хотим обратить внимание, что экономическое положение отрасли становится более тяжелым, особенно в переработке — надо искать, безусловно, дополнительные стимулы.

— А какие могут быть эти стимулы?

— Надо снижать налоги. НДПИ подняли в два раза, экспортные пошлины обещали снизить — не снизили, а цены при этом упали. Надо просто объективно относиться ко всем этим процессам и не допускать провалов в инвестиционных процессах. Вот если начнутся интервалы по инвестициям, к сожалению, это может привести потом к тяжелым последствиям — необходимости восстанавливать добычу, восстанавливать переработку. Это будут очень серьезные дополнительные проблемы. Надо ответственно к этому относиться, очень ответственно.

— Ваше предложение — насколько надо снижать налоги?

— Мы это обсуждаем и мы занимаем достаточно взвешенную позицию. И надеемся, что диалог, который мы поддерживаем в постоянном режиме и с Министерством энергетики, и с Министерством финансов, приведет к позитивному результату.

— Снижение же произойдет только со следующего года, в этом году уже не стоит ждать каких-то послаблений?

— Это вопрос не ко мне, это надо у Министерства финансов спрашивать. Антон Германович [Силуанов] сам подтверждает, в том числе и на форуме, что для него цена в 40 долларов является той ценой, которую он закладывает для формирования бюджета — от 40 до 50, он сказал. Но если он сам это понимает, надеемся, что мы сможем получить какой-то ответ на наши вопросы, что если не 100 долларов, то, безусловно, надо искать возможность каким-то образом обеспечивать выпадающие инвестиции.

— Раз уж мы заговорили про Минфин — Антон Силуанов говорит, что сложнее продать в этом году «Роснефть», чем, например, «Башнефть». Министр Улюкаев говорит о том, что шансы продать «Роснефть» в этом году — примерно 50 процентов. Правда, в Питере он уже сказал, что велика доля вероятности того, что будет продан пакет «Роснефти». А вы как оцениваете шансы приватизировать пакет «Роснефти» в этом году?

— Мне очень легко ответить на этот вопрос: им виднее, конечно. Им виднее, потому что правительство является собственником, и им виднее, какой путь продажи, какую эффективность они в это закладывают. И мы готовы выполнить любое их решение.

— На ваш взгляд, что в приоритете — продажа стратегу или множественным инвесторам?

— В условиях волатильности цен, в условиях политической нестабильности на рынках привлечения капитала, в условиях дефицита средств, связанных с различными причинами, публичная продажа, биржевая продажа будет являться крайне неэффективной и, может быть, даже приведет к срыву возможности продаж. Потому что когда начнется падение котировок при недостаче финансовых ресурсов у возможных приобретателей, надо будет как-то на это реагировать. Поэтому я даже допускаю, что в каких-то случаях и торги могут быть сорваны. Поэтому я не оцениваю как возможный, эффективный и реалистичный вариант продажу через биржевые торги. Скорее всего, речь надо вести о стратегическом инвесторе, который должен быть соответствующим образом квалифицирован. Он должен привносить синергию. Вот на форуме правильно выступали представители Минэкономразвития — такой инвестор должен иметь соответствующую квалификацию, не иметь рисков предъявления претензий и обеспечивать синергию в работе с Компанией. Я думаю, что это было бы правильно. Но в любом случае возникнет вопрос оценки стоимости. А здесь коридор есть — от 56 миллиардов долларов в текущих котировках до примерно 120, даже до 130, исходя из фундаментальной стоимости Компании. Вот, пожалуйста, кто примет на себя решение дать ту или иную оценку — мы в любом случае это выполним.

— А партнеры из Китая подходят под эти определения? Ведь CNPC уже заявляла об интересе к приобретению пакета «Роснефти»?

— По квалификации партнеров надо еще раз обратиться в Минэкономразвития, им виднее, как я сказал. Они должны понять, кого они хотят видеть в качестве наших партнеров, а в наших проектах мы уже работаем с китайскими партнерами — скажем, с Sinopec в «Удмуртнефти», с CNPC работаем, со многими. Надеюсь, будет развитие. Впереди визит Президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина в Китай. Мы постараемся тоже внести свой вклад, что-то новое там обсудить и вынести на рынок. Поэтому мы с ними работаем, нас китайские партнеры не пугают.

— Но вы лично переговоры о приватизации не ведете с индийскими партнерами сейчас?

— Нет, мы таких переговоров не ведем. Такого поручения нам правительство не давало.

— Вы говорили про сотрудничество с партнерами из Европы, а экспортировать туда газ вы планируете?

— Мы газовой программой занимаемся активно. Вообще, я считаю, что как носитель энергии, источник энергии газ будет иметь большую перспективу, скажем так, в среднесрочной программе, и газом, безусловно, надо заниматься. Но в силу законодательных ограничений мы не можем поставлять газ из Российской Федерации на экспортные рынки, за исключением проектов по сжижению — вот мы реализуем один проект на Дальнем Востоке, и этим наша работа по экспорту газа с территории России исчерпывается. Но мы работаем с газом на международных рынках, и как вы знаете — может быть, слышали, — что уже поставили первый карго с сжиженным газом в Египет. Аналогичную работу планируем и в Европе тоже. Это, безусловно, вообще  не связано с какой-то конкуренцией с «Газпромом», потому что «Газпром» поставляет трубный газ в Европу, и даже поставки небольших партий сжиженного природного газа через регазификационные терминалы никак не влияют на эффективность работы «Газпрома». Но такие компетенции мы стараемся получать, нарабатывать, обязательно будем реализовывать большой газовый проект по добыче на шельфе Венесуэлы, и там точно будем ставить тоже завод по сжижению. И я думаю, что ключевым рынком для нас в этом случае, конечно, тоже будет Европа.

— А можно как-то оценить какие-то целевые параметры по экспорту газа в Европу? Какие объемы планируете туда направлять в ближайшее время?

— Об этом говорить рано. Там, в действующих условиях законодательства Венесуэлы, нам придется примерно половину газа отдавать наши местным партнерам. Но свою половину мы точно будем эффективно монетизировать. А европейский рынок в этом смысле один из самых лучших. Но, собственно, и по транспорту там могут быть созданы неплохие условия.

— Вы говорили про сотрудничество с партнерами из Индии. А в какой стадии сейчас переговоры по приобретению доли в индийском комплексном НПЗ?

— В стадии реализации. У нас подписаны основные документы, мы проходим различные двусторонние процедуры, получаем необходимые разрешения соответствующих антимонопольных органов и ведем работу к завершению этой сделки.

— А когда уже можно ожидать завершения?

— Здесь все зависит не только от нас. Как я сказал, мы связаны с решениями с необходимостью получения решений различных ведомств. Мы ведем работу. Думаю, что примерно к октябрю мы ее завершим.

— А какой может быть сумма сделки, или пока еще рано говорить?

— Примерно понятно, но до окончательного завершения подписания тех документов, наверное, говорить рановато. В целом речь идет не только о 49 процентах в НПЗ, там мы включили в периметр сделки вторую очередь завода с подготовленной территорией. Это все требует небольших уточнений. Но в целом все принципиальные решения состоялись, и в том числе по вопросу оценки. Просто есть дополнительные активы, которые мы включили в периметр.

— Раз уж мы заговорили про внешние рынки. Владимир Путин говорил о том, что стоимость завода в Индонезии может достигать 13 миллиардов долларов. А какой может быть роль «Роснефти» в этом проекте?

— Вы ставите меня в неловкое положение. Владимир Владимирович все точно сказал.

— А что вы будете делать там?

— Будем строить завод.

— С партнерами из Индонезии?

— Строить, наверное, будем сами, но, естественно, будет создано СП с участием индонезийской компании Pertamina. Мы ведем переговоры о том, чтобы в это СП вошли еще партнеры из России — в частности, банк, который будет финансировать строительство предприятия. Банк, в свою очередь, предоставит связанные кредиты поставщикам оборудования, которое, мы предполагаем, в основе будет поставлено с территории Российской Федерации. И вообще будет адаптирован проект нашего Туапсинского НПЗ, это 12 миллионов тонн первичной переработки. Возможна также вторая очередь завода. Работа идет, поэтому будем работать. Это очень хороший рынок, сейчас население Индонезии достигает около 300 миллионов, и население растет, потребление растет, благосостояние людей растет. Они пересаживаются с велосипедов на скутеры, со скутеров — на автомобили, и это как раз те точки роста, где мы точно должны присутствовать.

— Вы говорили о том, что ОПЕК уже не выполняет такую функцию, как раньше — функцию глобального регулятора. Какие изменения произошли в работе ОПЕК за последнее время, и можно ли говорить, что сейчас какие-то другие факторы больше влияют на мировой рынок?

— Вы сами сказали, что ОПЕК уже не является регулятором, значит, что тут обсуждать? Мы считаем, что регулирование перешло в основном к трем основным игрокам — это рынок США, Саудовская Аравия и Россия. Основные условия, которые привели к этому, достаточно простые — это оценка ресурсной базы, наличие технологий и финансовые инструменты. Вот все эти участники, о которых я сказал, имеют полный набор этих инструментов, который и привел к формированию этих позиций. Характеризуя рынок США, еще надо добавить, что кроме добычи они являются крупными потребителями. Это, безусловно, позволяет им стабильно держать баланс. Саудовская Аравия находится в другом положении — они, наоборот, небольшие потребители на своем внутреннем рынке и являются важными экспортерами. Российский рынок более сбалансирован: мы и потребляем достаточно, и есть возможность экспорта. Как я сказал, у нас с основными экспортными рынками есть хорошая инфраструктурная связь, еще с советских времен построенные магистральные нефтегазопроводы. Это позволяет нам повышать эффективность и удерживать наши традиционные рынки. И, безусловно, мы активно работаем и на новых рынках. Вот эти факторы являются определяющими: ресурсная база, технологии и финансы.

— А можно ли ожидать, что роль России на нефтегазовом рынке в ближайшее время будет меняться?

— Конечно, будет повышаться. Потому что, как я сказал, в силу именно этих обстоятельств: ресурсная база — одна из лучших в мире, технологии есть. Мы сами производим 31-стадийный гидроразрыв пласта, мы освоили технологии, а недавно об этом было сложно говорить. На одном из проектов на Сахалине мы установили мировой рекорд по бурению горизонтально-наклонной скважины, резко повысили горизонтально-наклонное бурение на суше. Это все элементы эффективности, которые как раз позволяют нам спокойно ощущать себя в конкурентной борьбе. Ну, и та работа, которую мы проводим по привлечению финансов, по долгосрочным экспортным контрактам, помогает нам решать вопрос привлечения финансовых ресурсов. Все составляющие у нас есть, поэтому я считаю, что роль России в мировом нефтегазовом секторе будет расти.

— Ваш прогноз — что будет с ценами на нефть в ближайшие полгода?

— Будет продолжаться текущая волатильность. Мы считаем, что к концу года мы устойчиво выйдем на уровень в 50 долларов, может быть, 55. Но до конца 2017 года мы не видим фундаментальных факторов, которые бы привели к повышению цены. Вот к концу 2017 года мы предположительно выйдем на уровень 65 долларов за баррель.

— И вопрос для автолюбителей: будут ли расти цены на бензин?

— В России цены на бензин не зависят от мировых цен на нефть, а зависят от налогов и акцизов.

— Акцизы недавно выросли, уже в цене это отражено или нет?

— Значит цены будут соответствующим образом на это реагировать. Я уже об этом говорил, и в ходе нашей встречи с вами: мы в меньшей степени зависим от колебаний мировых цен, чем от уровня изъятия со стороны бюджета. Надо объективно к этому относиться.

— И в завершение. Вы уже говорили про то, что «Роснефть» стала самой крупной компанией по капитализации на Лондонской биржи, из России если брать компании. Какие новые высоты хотите покорить?

— Это не было какой-то самоцелью, и вообще для меня это неожиданно. Мы, конечно, напряженно работаем и будем продолжать нашу работу, будем защищать интересы наших акционеров. Но для меня это действительно было неожиданным, потому что нас нельзя сравнить с лидерами российской промышленности, которые находятся в более льготных условиях — без санкций, с более низкой налоговой нагрузкой, со своим транспортом. Это получилось просто случайно.

— И какие задачи стоят на ближайший год, если брать?

— Это наша основная задача. Мы ни с кем не соревнуемся, да и глупо это делать. Мы разные компании. Мы просто работаем над получением технологий, над повышением эффективности каждый день, управляем рисками, стараемся предвидеть негативные тенденции, своевременно на это реагировать. Будем стараться.

— Успехов вам и спасибо большое за это интервью.

— Спасибо большое.